Даниил Лукич МОРДОВЦЕВ (1830 — 1905)

У каждого писателя своя судьба при жизни и в потомстве. Современник писал: «Литературного наследства Д.Л. Мордовцева хватило бы на известность и славу целой дюжины писателей». Действительно, объем этого литературного наследства поражает: десятки исторических трудов, шестьдесят томов художественной прозы и очерков, бесчисленное множество статей, заметок и заметочек, рассыпанных по журнальным и газетным листам. Однако, настоящая слава так и не пришла к автору, создавшему все это своим неутомимым пером. Переиздававшиеся когда-то ежегодно книги Мордовцева надолго исчезли с книжных прилавков, читатели о них забыли. Но в последние годы мы все чаще обращаемся к нашему прошлому, и книги Мордовцева снова начинают приходить к читателю. Этот процесс закономерен: былой широчайший успех писателя диктует его возвращение…

Даниил Лукич Мордовцев родился 7 (19) декабря 1830 года в слободе Даниловке Усть-Медведицкого округа, области Войска Донского. По своему происхождению он принадлежал к старинному украинскому казачьему роду. По семейному преданию, прадед Мордовцева был какими-то тайными нитями связан с мятежным гетманом Мазепой и долго хранил архив с секретными документами казачьего войска. Очевидно, и дед писателя, сотник Мордовец-Слепченко, был втянут в водоворот политических страстей и бежал с Украины на Дон, где его семейство вскоре попало в крепостную кабалу, а фамилия приобрела более русское звучание – Мордовцев. Такой ее и унаследовал писатель. Крепостная же зависимость оказалась непродолжительною: его отец, Лука Андреевич, еще до рождения сына получил вольную и остался управляющим у помещицы Е.А. Ефремовой в Даниловке.

Данила был младшим из братьев, ему шел только первый год, когда умер отец. Вскоре умерла мать. Опеку над детьми взяли родные. Даниловка была местечком с преимущественно украинским населением, и стихия украинской культуры, казачьих преданий и песен стала родной для писателя на всю жизнь. Летом 1840 года его повезли в станицу Усть-Медведицкую, где находилось четырехклассное окружное училище, куда уже были отданы его старшие братья.

Нравы в училище были бурсацкие, и мальчику на первых порах пришлось утверждать свой авторитет не без помощи кулаков. Учиться Даниле нравилось, хотя школьную премудрость приходилось главным образом постигать самостоятельно, за книгами, в классах же учителя почти все время употребляли на «уходранки, затрещины, зуботычины, волосодерганье, носощелканье и прочие педагогические поощрения». Но чем скучнее были занятия, тем сильнее крепла мальчишеская дружба, тем веселее было убегать кататься по льду реки или ватагой уходить в рощицу Каптюгу «поатаманствовать». О своей жизни в училище Мордовцев позднее написал повесть.

В 1844 году Мордовцев поступил в саратовскую губернскую гимназию, и с Саратовом оказалась связана без малого четверть века его жизни. В гимназии Данила учился прилежно. В эти годы у мальчика пробудился серьезный интерес к книге. Гимназия дала ему новых друзей и новые впечатления, которые во многом повлияли на его писательскую будущность.

Гимназический быт заметно отличался от жизни училища; в гимназии быстро сложился кружок молодых людей, интересующихся литературой, даже издавался рукописный журнал, вкладчиком которого стал и Мордовцев, поместив в нем свои стихи, причем он сочинял их как на русском, так и на украинском языках. Тесная дружба связала его с однокашниками по гимназии А.Н. Пыпиным, впоследствии академиком, известным литературоведом и культурологом, П.А. Ровинским, писателем и этнографом. В это же время в саратовской духовной семинарии учился и Н.Г. Чернышевский, приходившийся Пыпину двоюродным братом, который, очевидно, и познакомил с ним Мордовцева.

После гимназии Мордовцев поступил на историко-филологический факультет Казанского университета, но Пыпин, на год раньше друга поступивший в Петербургский университет, усиленно звал его в столицу, куда Мордовцев и переехал по окончании первого курса. В Петербурге Мордовцев продолжает свои литературные занятия, переводя стихами чешскую «Краледворскую летопись» для профессора И.И. Срезневского, сочиняя на украинском языке поему «Казаки и море». В этот период уже начинают определяться основные принципы всей будущей литературной деятельности писателя: глубокий интерес к истории и народному творчеству, попытки увидеть дух народа в его языке, песнях, сказаниях, рождается манера синтеза художественных и фольклорных элементов (в историческую поэму им вводятся тексты казачьих песен). В годы учебы уже более отчетливо формируется и гражданско-литературная ориентация Мордовцева, его приверженность к демократическому направлению русской и украинской литератур, пронесенное через всю жизнь преклонение перед Тарасом Шевченко.

В 1854 году Мордовцев заканчивает университет «с званием кандидата и награждением золотой медалью за диссертацию, написанную на заданную тему», – и возвращается в Саратов, где осенью того же года женится на А.Н. Пасхаловой, урожденной Залетаевой. Будучи на семь лет старше Мордовцева, она, овдовев, жила со своей матерью и тремя детьми от первого брака. Ее дом, поставленный на широкую ногу, был своеобразным литературно-научным салоном, где собирался интеллектуальный цвет города.

Почти два года Мордовцев не мог получить в Саратове место, лишь осенью 1856 года ему удалось устроиться на должность. Он служил в различных губернских комитетах и канцеляриях. Но главной его работой стало редактирование неофициального раздела «Саратовских губернских ведомостей».

Саратовский период дал писателю очень много. Счастливым было его знакомство с Николаем Ивановичем Костомаровым, о котором он позднее оставил воспоминания, охватывающие 1875—1885 годы, а более ранний период осветил в беллетристической форме в романе «Профессор Ратмиров» (1889), где под вымышленными именами (впрочем, легко расшифровываемыми) выведены Костомаров, Шевченко, Чернышевский и другие. Совместно с Костомаровым он в 1854 году готовит к печати «Малорусский литературный сборник», помещая в него свою поэму и переводы на украинский язык из Гоголя. Однако провести сборник через цензуру удалось лишь через пять лет. Отношения с цензурой были вообще у Мордовцева крайне напряженными на протяжении всей его литературной деятельности. Письма писателя полны гневными филиппиками по адресу царских цензоров, и редкое его произведение появлялось в печати без обильных купюр и изъятий. В предисловии к «Казакам и морю», своем своеобразном литературном манифесте, Мордовцев выдвинул положение о самостоятельной ценности украинского языка, о значительности молодой украинской литературы, призывая писателей обрабатывать родной язык, из «простонародного» сделать его высококультурным. Он сам стремился выполнить эту задачу в написанных в 1850-е годы украинских рассказах («Нищие», «Звонарь», «Солдатка»), повествующих о тяжелой доле народа, о его страданиях, о царящей в стране несправедливости.

Из собранного в Саратове материала выросли многие исторические исследования Мордовцева. Дела земских судов, материалы об истязаниях крепостных крестьян, о жестоких помещичьих расправах сложились в книгу «Накануне воли» (отдельное издание 1889 года было изъято и уничтожено по требованию цензуры). В этой книге предельно обнажена документальная основа, в ней, по словам автора, «народ выступает с его собственным языком, каким он жаловался на свое тяжкое положение, делал показания, просил о пощаде, о защите, о вольности».

«Накануне воли» – книга этапная, программная для творчества Мордовцева. За остро звучащим планом актуальной публицистики в ней раскрывается план исторического зрения, материалы недавнего прошлого служат не только обвинительным актом помещичьей России накануне крестьянской реформы, но и складываются в целую концепцию исторического развития страны в ее прошлом и настоящем. В этой документальной книге четко определился метод всей исторической прозы Мордовцева, как научной, так и беллетристической: от документа, факта – к яркому и обобщенному образу, от него – к общественно-исторической закономерности.

Изыскания по историческому прошлому России были объединены Мордовцевым в книгах «Самозванцы и понизовая вольница» (2 тома, 1867), «Политические движения русского народа. Исторические монографии» (2 тома, 1871), «Гайдамачина» (1870), «Исторические пропилеи» (2 тома, 1889).

Кроме подчеркнутого демократизма, труды Мордовцева выгодно выделялись на фоне современных ему исторических разысканий осознанным стремлением докопаться до истоков, до пружин, приводящих в движение механизм истории. Эту сторону исследований, собранных в «Исторических пропилеях», высоко оценил Н.К. Михайловский в рецензии на сборник, противопоставив в этом отношении Мордовцева известному его современнику Г.П. Данилевскому.

И еще одна особенность сразу бросается в глаза: Мордовцев стремится писать о народе, используя свидетельства самого народа. В «Накануне воли» такими свидетельствами стали допросные дела и челобитные; для отдаленных эпох писатель ищет подлинный голос народа в его устном творчестве, прежде всего в песнях, которые часто властно вторгаются на страницы его исторических монографий.

Летом 1864 года Мордовцев уезжает в Петербург, где рассчитывает целиком отдаться литературному труду. В Петербурге он работает главным образом для газет «Неделя» и «Голос», последняя из которых издавалась А.А. Краевским, признававшимся, что именно Мордовцев «поставил «Голос» на настоящую газетную дорогу, особенно в фельетонной его части и полемической, придавая газете разнообразие, остроту и ту идейность..., которая создает ежедневному органу положение и направление». Острое перо Мордовцева-публициста ценилось очень высоко.

Видимая беспринципность журналистской работы Мордовцева носила скорее вынужденный характер. В письмах поздних лет он не раз жаловался друзьям на то, что приходится из-за заработка отдавать материалы в издания, общее направление которых он не разделял. Мордовцев стремился найти орган, сотрудничество с которым было бы для него делом глубоко принципиальным, основанным на единстве общественных программ писателя и журнала.

На некоторое время такая возможность ему представилась. В 1868 году к Н. Некрасову от Краевского перешли «Отечественные записки», ставшие органом передовой демократической мысли. Мордовцев сразу же налаживает контакты с Некрасовым, и в «Отечественных записках» появляются его статьи на исторические, экономические, политические темы. Новое сотрудничество было писателю по душе, глубокое уважение вызывала у него личность редактора, в некрасовской поэзии он увидел то реальное направление русской литературы, по которому она должна была, по мнению Мордовцева, развиваться.

Однако литературная поденщина не могла прокормить писателя, и он определяется в Петербург мелким чиновником, а в 1867 году вновь возвращается в Саратов. Но жизненная неустроенность, а также трудные и сложные отношения с женой заставили его в 1872 году окончательно покинуть семью и переехать в столицу.

Петербургский период был необычайно насыщенным в деятельности Мордовцева. Не ослабевает интенсивность его журналистской работы; в журналах «Дело» и «Отечественные записки» он публикует серии очерков по вопросам земского управления, выступает со статьей «Печать в провинции» (1875), которая вызвала долго не утихавшую дискуссию. Он много пишет по женскому вопросу, причем параллельно с актуальными статьями о женской эмансипации создает четырехтомное исследование «Русские исторические женщины» – галерею портретов от времен «допетровской Руси» до середины XIX века. В печати появляются его путевые «арабески», основанные на впечатлениях от заграничных путешествий писателя и поездок по стране («Поездка к пирамидам», «По Италии», «Дорожные арабески», «На Арарат», «Под небом Украины» и др.).

Растет популярность Мордовцева, особенно в среде демократической молодежи, студенчества. Исследования, проведенные на рубеже XIX—XX веков в губернских библиотеках России, свидетельствовали, что книги Мордовцева стоят на одном из первых мест по популярности у читателей.

После четвертьвекового перерыва Мордовцев снова обращается к прозе на украинском языке, в 1885 году издает сборник «Оповiдання».

В эти же годы активно начинают выходить и исторические произведения Мордовцева. Первым его обращением к исторической беллетристике был рассказ «Медведицкий бурлак» (1859), но господствующим в творчестве писателя это направление стало со второй половины семидесятых годов, когда одно за другим появляются его произведения «Идеалисты и реалисты» (1876), «Великий раскол» (1878), «Лжедмитрий» (1879), «Двенадцатый год» (1880), «Царь и гетман» (1880), «Мамаево побоище» (1881), «Господин Великий Новгород» (1882), «Сагайдачный» (1882), «Архимандрит гетман» (1884), «Авантюристы» (1886), «За чьи грехи?» (1891) и многие, многие другие. Хронологические и пространственные рамки исторической прозы писателя необычайно широки: от времен доисторических до XIX века, от Древнего Египта («Замурованная царица», «Говор камней» и др.) и Имеретинского царства («Погибель Иерусалима») до Украины и России, от Древнего Рима до Кавказа («Прометеево потомство», «Железом и кровью. Роман из последних дней независимости Абхазии»).

Эти произведения очень неравноценны, наименее удачны романы из «экзотических» времен древнего мира, писавшиеся Мордовцевым в последние годы жизни по заказам издателей. Лучшие же романы и повести писателя, прежде всего посвященные истории раскола на Руси и жизни Украины XVII в., выгодно выделяются на фоне массовой исторической беллетристики того времени. В них Мордовцев идет от истории, пытается в художественном произведении осмыслить ее законы и превратности, не подгонять героев под нехитрую схему заранее установленной интриги – чаще всего любовной, как бы «вневременной», а в массовом романе как правило просто обезличенной, – а постараться понять их такими, как они есть.

В лучших романах Мордовцева центр внимания перемещается с вымышленной авантюрно-мелодраматической фабулы на динамику исторических коллизий и переплетений. История стала активной, из фона, из пассивной «колоритной рамки» превратилась в объект художественного изучения, в главного героя повествования. Это повлекло за собой существенные изменения структуры произведения. Эпигонский исторический роман упорно фокусировал внимание на «измышленном герое», который вводился в исторический контекст «извне», был своего рода предлогом, чтобы поспекулировать на интересе читателя к прошлому, и одновременно был двигателем действия, способом развертывания произведения. Мордовцев же строит сюжет как развертывание самих событий, как движение самого времени. При этом происходит ролевое выравнивание персонажей, «одногеройность» уступает место «многогеройности», причем герои эти во многом равноправны, потому что у каждого из них свое место в истории, отнять или приуменьшить которое не дано романисту. Не соотнесенностью с романической интригой, а реальной включенностью в исторический процесс определяется значимость героя. Царь Алексей Михайлович, Никон, Аввакум, Морозова, Разин («Великий раскол») – кто из них лицо второстепенное? Все равны, потому что в каждом преломляется историческое время. Вымышленный герой вообще постепенно уходит из произведений Мордовцева, он не нужен, так как не несет на себе груз истории. С многогеройностью связана и многосюжетность. Принцип монтировки разных сюжетных линий должен показать, как из элементов творится общее, создается история, как сами эти элементы все связаны между собой общим историческим движением. Многосюжетный монтаж определяет и специфику временного развертывания: течение времени в романах Мордовцева ощущается слабо и специфически. Порой создается впечатление, что романное время остановилось; у него иная динамика: не последовательное развитие одной линии, а развитие как сумма многих линий, каждая из которых может быть подана как почти статичная. События не столько следуют друг за другом, но сопутствуют одно другому, что дает эффект концентрации, нагнетания. Произведение, не стремясь к внешней ускоренности действия, приобретает внутреннюю динамику.

Похожее происходит и с языком произведений. Если традиционно историческая романистика напрямую связывала колорит прошлого с использованием устаревших, архаичных слов, «приправляя» ими повествование, то Мордовцев стремится воссоздать саму языковую структуру прошлых эпох, имитирует запутанный слог челобитных и государевых грамот, напряженный стиль посланий Аввакума. Во многом это ему удается, и включенные в произведения реальные цитаты из источников не диссонируют с авторскими имитациями. Слово тоже впитывает в себя дух времени.

Характерно передал читательское восприятие прозы Мордовцева критик Михайловский: «Г. Мордовцев есть в русской литературе некоторым образом беззаконная комета среди расчисленных светил. Он обладает не только оригинальной манерой изложения, иногда даже блестящей, хотя большею частью неуклюжей и многословной, но и оригинальным складом мысли. Он никогда не идет в хвосте других, но и другим за ним идти тоже мудрено».

Романы и повести Мордовцева издавались ежегодно, а жизнь писателя между тем шла своим чередом.

В 1885 году Мордовцев выходит в отставку и переселяется к брату в Ростов-на-Дону. В Ростове писатель прожил последние двадцать лет жизни, не прекращая работать над исторической прозой и периодически выступая со страстными статьями в местных и одесских газетах. Смерть прервала его работу над исторической повестью об Иване Посошкове, сочинителе известной «Книги о скудости и богатстве». Скончался писатель 10 (23) июня 1905 года в Кисловодске. Гроб с телом перевезли в Ростов-на-Дону, в Кисловодске и Пятигорске у гроба писателя возникали стихийные митинги, молодежь на руках несла его до вокзала...

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я