Франсуаза САГАН (Françoise Sagan, наст. имя. Франсуаза Куарез, 1935—2004)

…Поговорим о творческой биографии Франсуазы Саган.

Она входила в литературу триумфально: написанный в 19 лет роман «Здравствуй, грусть» (1954) мгновенно сделал её знаменитой. Конечно, немалую роль в этом триумфе сыграл юный возраст автора в сочетании с профессионализмом, достойным зрелого мастера – изяществом и чистотою стиля, легкостью пера, точнейшим психологизмом; весьма просто было представить, что к тридцати годам девочка вырастет в большую писательницу. Но главное, Саган открыла новый тип, пришедшийся эпохе «потерянных» чуть ли не так же впору, как в свое время пришелся байроновский разочарованный странник. Героини романов «Здравствуй, грусть» и «Смутная улыбка» (1956) – юные женщины, безупречно естественные в своем спокойном эгоизме и безмятежной жестокости. Никакие ограничения, налагаемые религией, социумом, «нравственным законом внутри нас», их не стесняют. И это не пренебрежение к морали, не отказ от нее, поскольку отказаться человек может лишь от того, что для него реально существует, – это именно полная и абсолютная аморальность, при которой реально только детское «я хочу».

Хотя поступки они совершают отнюдь не детские. Вчерашняя школьница («Здравствуй, грусть») без колебаний рушит неудобный для нее брак отца, действуя с умом и ловкостью опытной интриганки – и не испытывая никакой личной неприязни к новоявленной мачехе. Напротив, ей очень нравится эта красивая, элегантная, уверенная деловая женщина. Но... Анна оказывается требовательно-заботливой – и заботой своей ограничивает свободу девушки, привыкшей жить нестеснённо и легко. Именно за «лёгкость бытия», за возможность вести комфортное безответственное существование Сесиль и борется. Самоубийства Анны она конечно же не хотела – собственно, ей даже в голову не приходило, что поставленный ею маленький спектакль может иметь трагическую развязку. Ведь для неё самой любовь – всего лишь приятное времяпрепровождение; как тут понять, что другие умеют любить «до полной гибели всерьёз»...

Героине второго романа это тоже не очень понятно – хотя она более способна на глубокие переживания. В Доминике, несмотря на несомненную принадлежность к тому же типу душевно недоразвитых эгоистов, превыше всех ценностей мира ставящих своё спокойствие, нет непрошибаемой убеждённости в своём праве поступать лишь так, как хочется. Напротив – её терзает «экзистенциальная тоска (не зря она ночами читает Сартра), томит сожаление по напрасно уходящей молодости. Но где искать смысл, Доминике неведомо; анализируя себя и своё существование, она может только трезво и вполне безнадежно признать: «Я принадлежала к породе людей, которым хорошо лишь тогда, когда они исчерпывают определенную часть жизнеспособности, требовательной, подверженной приступам скуки; ту самую часть, которая спрашивает: а что ты сделала со своей жизнью? Что ты хочешь с ней сделать? – вопрос, на который я могу лишь ответить: ничего». В сущности, роман и рассказывает о том, как была исчерпана эта «часть жизнеспособности» – или душа – и «смутная улыбка» примирения, которой всё заканчивается, воспринимается словно своего рода «сигнал капитуляции». Испытание, какому Саган всегда подвергает своих героев – испытание любовью, – выявило несостоятельность Доминики. Правда, ей не удалось «выпутаться из этой маленькой авантюры» так легко, как предполагалось и как подобает «взрослым людям, цивилизованным и разумным». Романчик со стареющим красавцем Люком, поначалу такой приятный и необременительный, оборачивается жестокой лихорадкой. Но... Проходит совсем немного времени, а вместе с ним проходят и мучения брошенной Доминики. И она возвращается к прежнему состоянию – рассеянной скуки и «отсутствия подлинных чувств», которое всегда казалось ей «самым нормальным способом существования». Впрочем, всё же не совсем к прежнему: душа, которая могла бы очиститься, возвыситься страданием, оказалась именно исчерпанной им. До конца?..

Такую же исчерпанность обнаруживают и другие герои: первый любовник Доминики Бертран, казалось, пылко влюблённый, но легко примирившийся с разрывом, и жена Люка Франсуаза, легко простившая измену: ведь их брак, подобно большинству браков, крепится не любовью, но одиночеством, скукой, а «на таких вещах можно создавать надёжные союзы», которым отнюдь не страшны мимолётные увлечения на стороне... Что же касается самого Люка, то его автор даже не подвергает испытанию, поскольку без проверок очевидно: человек этот безнадёжно пуст. Честный соблазнитель, он и предлагал Доминике лишь то, что мог дать – две недели у моря. И с самого начала знал: «Всё закончится благополучно – Бертран не убьёт меня, Франсуаза не бросит меня, ты не полюбишь меня». Увы, он был прав: лихорадка, которую перенесла героиня, столь же походит на настоящее чувство, сколько скарлатина – на самоубийство.

Выстраивая сюжет, описывая переживания персонажей, Саган как бы мысленно сверяет их с тем критерием подлинности – способностью любить вплоть до гибели, – который она установила в первой же вещи. В сравнении с Анной, натурой сильной, цельной и глубокой, особенно очевидна мелкость, «ненастоящесть» всех прочих. Нашлось, однако, немало критиков, которые странным образом не заметили этого чёткого противоположения – а, напротив, углядели в произведениях молодой писательницы апологию безнравственности. Логика обвинителей была проста: коль скоро рассказ ведется от первого лица и дистанция между автором и рассказчиком отсутствует, значит, допустимо поставить между ними знак равенства – и предъявить общий счет... Надо было, кажется, очень постараться, чтоб не увидеть, сколь серьёзны обвинения, выдвинутые против героинь самой Франсуазой Саган: ведь дело идёт, в одном случае, о непредумышленном убийстве человека, а в другом – об убийстве души.

Тема гибели, насильственной или «естественной» смерти всего, что есть настоящего – первый лейтмотив творчества писательницы. Второй, не менее значимый, – мотив мимолётности, эфемерности страстей, «благополучно» заканчивающихся «через месяц, через год» (так называлась следующая за «Смутной улыбкой» вещь). Сплетаясь вместе, две эти темы образуют нечто вроде замкнутого круга, диаметрально противоположные точки которого – духовная капитуляция и отказ от жизни, не вмещающей в себя подлинное чувство. Подобно Анне, кончает с собой Натали, поняв настоящую цену возлюбленному, но не умея разлюбить его («Немного солнца в холодной воде», 1969). А героиня «Сигнала капитуляции» убивает любовь, за которую надо платить отказом от комфорта, безделья и привычных удовольствий – цена для Люсиль непомерная. Впрочем, эта очаровательная женщина приспособилась так ловко «уклоняться от всех сложностей», что ей даже не приходится всерьёз бороться со своим чувством – оно само, войдя в конфликт с обстоятельствами, попросту испаряется: нескольких месяцев в однокомнатном «шалаше» вполне хватает для того, чтоб милый оказался совсем не мил... Но ведь была и в жизни Люсиль пора – студенческие горы, – когда она к чему-то стремилась, «задавала себе множество вопросов». Этой мельком оброненной фразой писательница как бы отсылает нас к другой героине – Доминике. Не будет особой натяжкой сказать, что в «Сигнале капитуляции» показано, какой она могла бы стать и, скорее всего, стала десять лет спустя; соответственно «Смутная улыбка» позволяет понять, какой была Люсиль, когда процесс «воспитания чувств», ведущий к полному омертвению души, только начинался. Теперь он завершен. Внезапный любовный порыв – в сущности, последняя, заведомо обречённая попытка реанимации. И, возвращаясь к богатому покровителю, героиня сама понимает – она капитулировала: «Навсегда отказалась от всего, что достойно называться жизнью».

Для большинства последующих персонажей Саган то, «что достойно называться жизнью», ушло уже в безвозвратное прошлое, в туманное воспоминание. А то, что происходит с ними «здесь и сейчас» – всего лишь пустой, иногда занятный, а чаще скучный фарс, лишённый цели и смысла, утомительное движение по замкнутому кругу... К сожалению, в нём оказалась заключена и сама писательница, которая явно исчерпала свою тему и начала повторяться. И примерно к середине шестидесятых критики заговорили о том, что Саган «исписалась». А вскоре, видимо, и ей стало ясно, что необходимо вырваться из привычной колеи: сменить персонажей, форму, жанр, род деятельности.

Попыток было много: обращения к новеллистике и к драматургии, к историческому роману и к журнализму. Она даже пробовала силы в кинорежиссуре, даже сочинила книгу своей «переписки» с Сарой Бернар. Но достигнуть прежней высоты не удавалось ни в чем. Спрос тем не менее устойчиво сохранялся; и постепенно критики, перестав вспоминать про обманутые ожидания, поместили Саган в разряд популярных производителей бестселлеров – рассчитывая, что больше менять точку зрения не придется. Однако... недавно в творчестве писательницы, кажется, наметился качественный сдвиг: она вернулась к прежнему кругу тем и образов – поднявшись на новый уровень осмысления. Её последний роман «На поводке» вызвал шум в прессе; академик Пуаро-Дельпеш написал даже, что впервые со времён Бальзака и Золя появилась книга, в которой с такой откровенностью и художественной силой показана власть денег в сфере чувств. Что же, посмотрим – вдруг Саган в конце концов оправдает возлагавшиеся на неё большие надежды?

Е. Злобина, 1993

Ещё о Франсуазе Саган

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я